Робин Гуд
Детские умные часы Elari KidPhone 3G с трекингом, голосовым помощником Алисой от Яндекса, видеозвонком и кнопкой SOS Купить
Глава восьмая
О добрых вилланах Сайлса и Вордена
И пахарь в поле бросил плуг,
Кузнец оставил молот,
Старик бежит, стуча клюкой,
Как будто снова молод.
В День святого Петра в веригах зазвенели косы на полях вокруг Сайлса. Высоко подымались рожь и ячмень; тяжелые колосья и в ночь не остывали: золотые упругие ости шуршали теплом, как горячие обломки солнечных лучей. На заре косари выходили на барщину. Они шли к господским полям мимо своих полосок. Жаворонки взлетали из-под ног. В полдень звенели жаворонки в синем небе, а косари запевали песню:
Коси, виллан, сплеча, сплеча,
Покуда нива горяча,
Овес, пшеницу и ячмень,
Пока придет Михайлов день.
Господский хлеб мы снимем в срок,
Отбудем помочь и оброк,
А с нашим хлебом подождем,
Пока поляжет под дождем…
С господских полей урожай ручейками и реками тек в закрома; а на болотистых и каменистых боватах вилланов хлеб все стоял; пернатые воры клевали зерно, и мыши растаскивали его по своим подземельям.
В День святого Михаила, когда, окончив уборку, веселятся монахи и рыцари, пришел глимен в Сайлс, весь день бродил из землянки в землянку, из дома в дом и нигде не нашел веселья.
Солнце скатилось под уклон. Глимен привязал медведя у колодца посреди дороги и ударил по струнам лютни.
Он пел невеселую песню про доброго виллана и про злого старосту – рива.
Говорилось в песне о том, как злой староста – рив – пришел к виллану. В руках у рива был свиток телячьей кожи с печатью зеленого воска; этот свиток был длинным и долгим, как путь грешника в аду. Злой рив развернул свой свиток и стал спрашивать доброго виллана:
«Две боваты земли ты держишь от благородного лорда сэра Стефена. Не так ли?»
«Именно так, – отвечал пахарь. – Одну бовату камня я держу, благородный рив, и одну бовату болота».
«Заплатил ли ты в этом году господину два шиллинга и шесть пенсов скатпенни?»
«Заплатил, благородный рив».
«А шестнадцать пенсов аверпенни?»
«Заплатил, благородный рив».
«Полчельдрона овса?»
«Полчельдрона овса».
«Двух кур, десять яиц?»
«И двух кур и десять яиц, благородный рив».
«А работал на барщине по три дня в неделю?»
«И по три и по четыре работал, кроме Пасхальной недели и Троицыной, потому что таков обычай».
«А являлся ли на четыре осенних помочи для жатвы?»
«Со всей семьей приходил, благородный рив, – с тремя сыновьями и двумя дочерьми, только жена оставалась дома».
«А вспахал и взборонил ты три роды земли по повинности, называемой аверерт?»
«И не три, не четыре, а шесть род я вспахал по повинности, называемой аверерт».
«А сделал ли ты для господина лодку к ярмарке святого Кесберта?»
«Сделал, благородный рив. К весенней ярмарке я сделал пол-лодки вместе с Вильямом Кривым, а к осенней – пол-лодки вместе с Джоном Бедиком».
«Хорошо, – сказал благородный рив. – Ты говоришь правду, потому что так записано у меня в свитке с печатью зеленого воска. Но мне стало известно, виллан, что ты совершил грех против своего господина. Молол ли ты свой ячмень на мельнице, принадлежащей благородному сэру Стефену?»
«Нет, – ответил крестьянин. – Я молол свой ячмень дома, на ручной мельнице, и ничего не заплатил за помол сэру Стефену, потому что мельницу эту я вырубил из камня своими руками».
«Как же ты думаешь, что будет с тобой за этот грех?»
«А будет со мной, благородный рив, то же, что ждет меня за второй мой великий грех».
«А какой же второй твой грех?» – спросил доброго виллана рив и опять развернул свой свиток.
«А второй мой грех – я убил благородного рива!»
Так воскликнул добрый виллан и ударил рива ножом.
И злой рив лежал на дороге убитый, и никто не стал хоронить его, и свиньи сглодали свиток с печатью зеленого воска и правую руку благородного рива…
Вот какую песню спел глимен в День святого Михаила, в веселый праздник Майклмас, и добрые вилланы дважды повторили припев, потому что им понравилась смелая песня.
– Хорошая песня, хорошая песня, – сказал крестьянин с рыжими волосами, которого звали Вилль Белоручка.
И он опять повторил припев:
Вилланскую подать,
Погайдовый сбор
Платите, вилланы,
И весь разговор!
Налог на дорогу,
На дом и на двор
Платите, вилланы,
И весь разговор!
И долго молчали пахари у колодца в Сайлсе, а в небе уже показалась первая звездочка.
– Кто же из вас придет на помощь доброму виллану, который убил благородного рива? – спросил глимен, которого звали Робин Гудом.
Но все молчали, потупив глаза. Тогда стрелок, не говоря ни слова, отвязал медведя от колодезного столба. Он вытащил из-за пояса сыромятную плеть и вытянул медведя по морде. Зверь с удивлением посмотрел на своего хозяина. Черная пасть его приоткрылась, обнажив пожелтевшие пеньки зубов. И в тишине, как далекий гром, прокатилось грозное рычанье.
– Смотрите, – сказал Робин Гуд, – у зверя кольцо в носу и зубы сгнили. Но он рычит под плетью. А вы…
Он обвел собравшихся пристальным взглядом. Злая усмешка скользнула по его лицу.
– Кто же из вас придет на помощь человеку, который посмел поднять руку на благородного рива?
– Мы все готовы, – тихо ответил крестьянин с рыжими волосами, которого звали Вилль Белоручка. И лицо его было рыжим – столько было на нем веснушек.
– Да, мы готовы, глимен!
Так ответили вилланы, старые и молодые.
Робин Гуд оперся на медведя, обхватив руками его мохнатую шею. Он смотрел в ту сторону, где дорога, взбегая на холм, поворачивала к Вордену. В тусклом вечернем свете видна была темная толпа, спускавшаяся с пригорка вдали. Красные огни факелов мерцали сквозь ветви придорожных ракит.
– Слушайте, – сказал стрелок, высоко подняв руку, – в Вордене зарычали медведи.
Теперь слышны уже были и голоса. Издалека толпа казалась маленькой, но она запрудила всю улицу, докатившись до Сайлса. Рябой, широкоплечий, приземистый крестьянин шел впереди, окруженный вилами, ножевыми клинками, насаженными на палки, и факелами. На длинной прыгающей жерди он нес срубленную голову старосты.
– Скателок, это ты?! – крикнул Вилль Белоручка, вглядываясь в лицо вожака.
Со страхом и радостью смотрели все на окровавленную голову рива, освещенную шатким пламенем факелов. Над ревом и гулом толпы висели возгласы:
– К манору! К манору! Жечь писцовые книги!
Медведь зарычал и прижался к Робин Гуду. Вилланы из Вордена смешались с вилланами из Сайлса.
– Мы идем к сэру Стефену жечь писцовые книги, – сказал рябой Скателок.
– В этих книгах и наше горе! – сказал Билль Белоручка.
А вожак из Вордена продолжал:
– Добрые вилланы! Вам знакома эта голова. В Вордене некому больше гнать нас на барщину и некому собирать оброк. Мы сожгли мельницу, где вы оставляли сэру Стефену треть от каждого чельдрона зерна. Мы разбили большие жернова. Покажите, что осталось от господской мельницы, люди!
Осколки гранита пошли по рукам.
– Мы сожжем все грамоты, где записана наша горькая доля! Все податные списки, все свитки зеленого воска, каждый лоскут телячьей кожи, какой найдется в маноре! К манору, к манору!
Робин Гуд с тревогой вглядывался в толпу. Он не мог отыскать ни Вилля Белоручки, ни других сельчан, которые только что повторяли припев его песни. Когда вилланы из Вордена двинулись вперед, он помедлил один у колодца, дивясь, почему так дружно исчезли жители Сайлса.
– Так-то, старик, – грустно сказал он, вороша густую шерсть на загривке медведя. – Видно, зря я старался: слишком много рабов в веселой Англии, слишком мало людей.
В это время сразу из всех переулков хлынул народ. Темноту разорвали редкие факелы. Горящая смола осветила топоры и косы, мечи, вилы, дубины, босые ноги и сотни сверкающих глаз.
– К манору! К манору! Жечь писцовые книги!
Вилль Белоручка бежал впереди с косарем, каким вырубают кустарник в канавах.
– Ну, мое оружие при мне, – усмехнулся Робин Гуд, вскидывая лютню к груди и поправляя лук за плечом. – Идем, старина.
Звона струн не было слышно в шуме. Но голос глимена перекрыл все голоса:
Служили мы верно
До этих пор.
В руках у виллана
Блестит топор.
Нынче начнется
Другой разговор.
Крепко построен
Господский манор,
Но меч у виллана
Остер, остер!
До неба встанет
Жаркий костер.
Пахари, дружно!
Сильней напор!
Нынче веселый
Начнется спор.
Медведь бежал вперевалку, осторожно выбрасывая вперед лапы, чтобы их не отдавили в толпе.
